Да, ей это, похоже, нравится. Она расстёгивает молнию моей затасканной бордовой куртки и прижимается всем телом. Её грудь под обтягивающим свитером с крупными чёрно-белыми квадратами подрагивает так, что меня самого охватывает лёгкая дрожь. Как же сладко прикасаться к девушке в такие минуты!
Я вдруг вспоминаю, как впервые испытал это волшебное чувство, когда мне было двенадцать лет. Мы с ребятами катались во дворе со снежной горки, стараясь уцепиться по дороге за девчонок, учившихся в нашей школе классом младше. Снег уже забился во все щели, но на такие пустяки никто не обращал внимания. И вот прозвучал клич: «Конный бой!» Обычно мы играли без девчонок, запрыгивая друг другу на спину и стараясь скинуть противника с его «коня». Но на этот раз всадниками, точнее, всадницами неожиданно оказались представительницы прекрасного пола. Когда мне на спину забралась Наташа Макурина, небо как будто распахнулось, и оттуда полился колокольный звон, призывающий на священную битву с врагами земли русской. Я не знал, что родился в год Огненной Лошади, но упоение чувствовать себя боевым конём, на котором восседает такая наездница, заструилось пламенем по жилам.
Как можно крепче охватив в замок Наташины ноги в шерстяных светло-серых рейтузах, я поклялся, что скорее пизанская башня рухнет в снег, чем я их отпущу. О тактике боя задумываться не пришлось, всё получалось само собой. Я ловил каждое движение Наташи, каждый её рывок, чувствуя жар в спине вместо усталости. В таком состоянии проиграть было просто невозможно. Когда пришло время распрягаться, я не сразу смог разжать окаменевшие руки. А потом она, раскрасневшаяся и сияющая, смахивала с меня снежинки своей вязаной шапочкой, чуть прищурив тёмно-карие глаза и встряхивая иссиня-чёрными волосами. Её ресницы искрились в ярком свете уличных фонарей, а пересохшие в пылу сражения губы манили прикоснуться к самой великой тайне вселенной – тайне женского сердца.
А теперь мы с Нинкой стоим в её подъезде, потому что целоваться больше негде. У неё дома мать и сестра, да и у меня самого полна горница. То и дело кто-нибудь вызывает лифт или шастает по лестнице как будто здесь проходной двор. Так и хочется сказать: «Люди как люди, квартирный вопрос только испортил их». Нинкины руки горячие и смелые, а я не знаю, что мне с ней делать дальше, она ведь ещё девочка. Да и я пока не лишился девственности. Или мужественности?
– Давай, я приеду к тебе, – шепчет она, – у тебя ведь комната закрывается. И родители твои такие… Ну, деликатные.
– В смысле, деликатесами угощают?
– Они же всегда стучатся, – смеётся она, – а ты и не запираешься.
– Ладно, что-нибудь придумаем, – говорю я, – а то достали уже твои соседи неуёмные.
– Мне Ленка всё объяснила, я теперь опытная!
Её старшую сестру зовут так же, как и мою младшую. Интересно, это простое совпадение или знак судьбы?
***
– Ну, в общем, ты понял, да? Встречаемся в двенадцать у выхода метро и идём на ВДНХ. Походим, погуляем, а там видно будет, кто куда. И с кем. – Серёгин голос звучал в телефонной трубке спокойно и уверенно, не оставляя сомнений в том, что всё определится к общему удовольствию.
– А кто будет-то?
– Ну кто? Мы с тобой, отрядные ребята подъедут. Брюнет свою «Смену-Символ» возьмёт, пофоткаемся там у фонтана.
– А из девушек?
– Уже теплее! – Спокойствие в голосе моего любвеобильного друга сменилось оживлённостью, но уверенности в нём не убавилось. – Маринка Фёдорова будет, Ирка Серёгина, Ирка Краснова, да семеро как минимум. Так что будь готов!
– Всегда готов.
– Ты знаешь, старик, Нинку с подругами не приглашали. Наши отрядные дамы ведь с теми, кто помладше, не очень ладят.
– Я понимаю.
– Ну вот и хорошо. Тогда давай, до субботы!
Я повесил чёрную прямоугольную трубку, а потом снова поднял её и повертел в руках. Витой провод примерно на середине длины перегнулся и никак не хотел выправляться. Какой же долгий и тернистый путь должен проделать сигнал, чтобы можно было услышать голос на том конце провода! Чтобы услышать её имя. Значит, через два дня я снова увижу Иру Серёгину. Вообще-то мы теперь с Нинкой встречаемся, и почти каждый вечер, когда все укладываются, я потихоньку затаскиваю этот телефон к себе в комнату, чтобы забраться с головой под одеяло и позвонить ей. Никогда не думал, что с девушкой можно разговаривать часами на разные темы, не теряя при этом интереса и не испытывая даже намёка на скуку. Да, болтать с ней очень приятно, впрочем, не только болтать. Пора уже, наверное, брать быка за рога, точнее, тёлку. Хорошо, что она не слышит! В общем, надо будет действительно что-то придумать. Через два дня я снова увижу…
Если хочешь отстать от своей компании и незаметно затеряться в толпе, то лучшего места, чем ВДНХ в субботу не найти. Особенно, когда капризное сентябрьское солнце вдруг перестанет ломаться и превратит шестнадцать девушек фонтана «Дружба народов» в хоровод сверкающих золотом богинь, щедро предлагающих свои дары тем, кто осмелится броситься в окружающие их воды. Красота спасёт мир! Но я ведь тоже часть мира, спасёт ли она меня?
– Володь, ты где там? Иди в народ, пока фонтан не выключили! – помахал мне рукой Серёга.
– А вы знаете, что в этом снопе в центре фонтана конопля есть? – спросил я, снова подобравшись к нашей компании.
– Ну вот, пока ты ходишь, солнце спряталось.
Да, мы же собирались фотографироваться. Зачем я только эти дурацкие сабо напялил? Тут в толпе даже в спортивной обуви не очень-то попрыгаешь. И вообще, что у меня за вид? Всё та же изношенная, когда-то бордовая, куртка, синяя олимпийка с растрепавшимися манжетами, тёмно-коричневые брюки, ниспадающие водопадом викторианской эпохи, да ещё эти скороходы! Прямо хоть на подиум. Вон Серёга – другое дело. Одна ярко-красная развевающаяся ветровка из «Ядрана» чего стоит.
– А все поместятся? Нас же четырнадцать человек.
– Давайте, в три ряда вставайте. И покучнее там. – Женька прильнул к объективу.
Оказавшись во втором ряду, я оглянулся, делая вид, что любуюсь статной золотой красавицей с длинной косой и спелой виноградной гроздью в правой руке. Ирка совсем рядом. Женщины, конопля, а теперь ещё и вино, прямо разврат какой-то. И это главный фонтан страны!
– Сейчас вылетит птичка! – звук щёлкнувшего затвора потонул в общем шуме.
– Жень, давай ещё разок, а то тут некоторые крутятся!
Теперь у меня снова будет её фотография. Только вряд ли я стану кромсать её ножницами. После нескольких дублей девчонки загалдели.
– Ой, как есть хочется!
– Ребята, давайте чего-нибудь перекусим!
– Пошли за сосисками, тут недалеко палатка есть, – предложил кто-то.
У вожделенного киоска, расточавшего дивный аромат, народу оказалось ещё больше, чем у павильонов, но доносившаяся из громкоговорителей музыка отвлекала от толчеи. Я не заметил, как расхотелось есть, и продолжал стоять в очереди, стараясь угадать, какая музыкальная композиция окажется следующей. Заиграла «Там, в сентябре», единственная песня Леонтьева, которая мне нравилась. Да, это Тухманов, что и говорить! А «По волне моей памяти» – вообще лучший альбом эпохи развитого социализма! Пока я предавался эстетическому восторгу, мне вручили вполне материальную горячую сосиску. Отсчитав положенные копейки, я уже почти выбрался из столпотворения и вдруг столкнулся лицом к лицу с Иркой.
«Там, там я остался,
Где дрожит в лужах вода,
Где, как праздник, день любой,
Где с тобой мы не можем друг без друга.
Навсегда, слышишь, остался я
В сентябре, там, в сентябре,
Где ещё почти полдня до того,
Когда разлюбишь ты меня».
Шумная многотысячная толпа, проезжавший неподалёку автопоезд с крохотными вагончиками, плывущие по осеннему небу облака – всё вокруг на мгновение замерло. Мне показалось, что я протягиваю Ирке свою сосиску вместо букета, а она улыбается и качает головой.
– Что ты от неё хочешь? – прозвучал в голове спокойный голос, позвякивающий хрустальными льдинками.
– Пусть она меня никогда не разлюбит! – сорвалось с моих губ.
– Да будет так.
Оставшиеся полдня я проходил с несчастной сосиской в руке, не зная, куда её деть, и, так и не решившись выбросить, притащил домой. Она пролежала у меня на батарее, потом на подоконнике, а затем в секретере долгие месяцы, сморщилась, иссохлась, разломилась, чуть позеленев на изломе, и, в конце концов, окаменела. Иногда я доставал её, чтобы посмешить свою милую сестрёнку, и при этом сам старательно улыбался.
***
Прошло десять лет, и двадцать, и тридцать. Юность, о которой я так непростительно долго вспоминал, давно стала достоянием аркаша-хроники. Мои тогдашние друзья и подруги создавали семьи, разводились, сеяли детей и пожинали внуков. Жизнь шла своим чередом, разнося нас всё дальше друг от друга, и вряд ли мы теперь когда-нибудь снова встретимся всей компанией у золотого фонтана. Но за всё это время у меня ни разу не было повода упрекнуть ледяной голос в том, что он не сдержал данное им там, в сентябре, обещание. Разлюбить можно только того, кого любил.
Copyright © 2014 Vladimir Minkin. All Rights Reserved.