Ира. Ирина Анатольевна Серёгина. Ирочка… Я сидел на грубоватой скамейке под волнистым навесом, прикрывавшим теннисные столы от румянцевского солнца и, пользуясь тем, что рядом никого не было, нежно гладил пальцем чёрно-белый силуэт самой красивой девушки на свете. Колька Мустафин притащил откуда-то фотку нашего отряда, сделанную во время смотра строя и песни, и вырезал из неё по контуру фигурку своей зазнобы, после чего и я сделал то же самое. Фотка была расплывчатой и немного скрученной, но вырезанная Ирка в парадной пионерской форме смотрелась прекрасно и сгибаться не собиралась. Разболтанными ножницами с облезлыми тёмно-зелёными кольцами и собирающейся выпасть осью я постарался обойти все линии моей любимой как можно аккуратнее, чтобы, не дай бог, не потерять самый маленький кусочек счастья, которое она носила в себе и щедро разбрасывала вокруг, стоило только на неё взглянуть.
Но долго смотреть на мою возлюбленную у меня никогда не получалось – это было всё равно, что широко раскрыть глаза навстречу солнцу в зените, только вместо временной слепоты сразу наступала вечная весна, и непреодолимая гравитация засасывала меня в недра яркой звезды, где я мгновенно испарялся. Испарившись, я становился круглым идиотом – язык заплетался, конечности немели, и, даже научившись более-менее сносно управляться с молочно-целлулоидным шариком, я чувствовал себя несмазанным железным дровосеком, если вдруг на противоположном конце стола с ракеткой оказывалась она. Было ужасно стыдно догадываться, что многие девчонки всё понимают, поэтому я старался держаться в Иркином присутствии строго, но от этого выглядел ещё глупее. О том, чтобы признаться ей не могло быть и речи в самом прямом смысле, да и как вообще можно произнести «Я тебя люблю», не умерев сразу со стыда? Единственной, на кого я мог безбоязненно изливать свои чувства, была маленькая фотобумажная фигурка, прятавшаяся от нескромных взоров в левом кармане моей рубашки.
***
– Ты чего тут один? – шелестя травой, окружающей неровную площадку из бетона, о которую шарики второго сорта разбивались за пару напряжённых матчей, подошёл Сашка Фетисов. Он присел на скамейку верхом, повернулся спиной ко мне и закинул ногу на ногу. Сашка был хороший парень, но объяснять ему, почему я уже недели три не могу спать по ночам и, счастливо улыбаясь, летаю над травяным покровом, вместо того чтобы ходить по нему, мне не хотелось.
– Это только так кажется, на самом деле я здесь вовсе не один, – сказал я, застёгивая карман со своим сокровищем на латунную пуговицу, которая понимающе подмигнула пупырчато-вогнутым глазком.
– А с кем? – удивился Сашка.
– С кем? С тобой, конечно!
Сейчас, когда маленькая Ирка стала невидимой, никто не помешал бы ей, сохраняя собственное достоинство, покрепче прижаться к моему, так близко стучащему, сердцу. Сделает ли она это когда-нибудь?..
– Да ну тебя, ты всё прикалываешься.
– А что, разве ты – это не ты? Батюшки, кто здесь?!
– Где? – рассеянно оглянулся Сашка – А, ну да… Это, как его… Я, в общем, попросить тебя хотел…
Он снял ногу и, поёрзав по лавке, повернулся ко мне. Голос у него стал серьёзнее и, кажется, грустнее.
– Я завтра уезжаю, ну и вот…
Только тут я вспомнил, что на следующий день родители должны были досрочно забрать из лагеря нескольких ребят, в том числе и Сашку. Мне стало неловко за свою тупость, и я было потянулся потрепать его по плечу, но так и не решился, а вместо этого развёл руки в стороны, не зная, что ему ответить, если он спросит, зачем я это делаю.
– Ладно, Сань, приедешь же ещё, чего ты?..
– Да не-е, не в этом дело. Знаешь, я... Короче, приглядывай здесь за Танькой, чтоб никто к ней не лез, ладно? Я вас тогда после смены встречу. У автобуса.
– За Танькой?
– Ну конечно, за кем же ещё? Понимаешь, – он потрепал меня по плечу без стеснения, но улыбка его была немного натянутой, – красивая девка, всё при ней, ну и это… Полезут же, когда я уеду. А мне больше некого попросить, на тебя-то я надеюсь. Будь другом, ладно?
Таня Крупенникова действительно была хороша. Когда-то, теперь уже, кажется, давным-давно, я даже чуть не спутал её с Иркой. Странно теперь вспоминать, как я мог не отличить одну от другой? А теперь Таня считалась Сашкиной подругой. Хотя как-то раз у кирпичного лагерного туалета, в который парни и девушки заходили с противоположных сторон, до меня донёсся обрывок девчачьего разговора, из которого я понял, что Сашка ей не очень-то и нравится. А чего тогда гулять вместе, спрашивается? Нет, не понимаю я девчонок. Впрочем, всё это давно вылетело у меня из головы и всплыло только сейчас, когда Сашка сидел рядом и ждал моего ответа. Хорошо, что он не знает…
– Ладно, будь спок. Послежу уж ради тебя.
– Спасибо, Володь, – он размашисто хлопнул мне по колену, – ты настоящий друг!
– Да не за что пока.
– Слушай, знаешь что, – он перевёл дух и даже улыбнулся уже не натянуто,– а ты сам с ней погуляй, чтобы она не того… Ну, не заглядывалась там на других. Скажешь, я тебя попросил. А если она…
– Ага, пионеры! Ну что, кого ободрать?!
Увлёкшись беседой, мы не заметили, как к площадке подошли деревенские. Они жили по соседству, в Ядрёмино, и, несмотря на запреты лагерного руководства, периодически наведывались к нам, в том числе и для того, чтобы не пропустить вечерние танцы под Витин магнитофон. Блондин Игорь был одет в настоящие потёртые джинсы Wrangler, о которых мы могли только мечтать, брюнет Пушкин щеголял малиновыми штанами из мелкого вельвета, тоже фирменными, а их главный – Мишка Бурундук, которого скоро должны были забрать в армию, носил нелепую кепку и чем-то напоминал Олега Попова. Ботинки у всех троих сияли как только что от чистильщика.
– Где тут этот ваш чемпион? – ухмыльнулся Бурундук, – пусть сюда топает, я его из десятка не выпущу!
Иногда бывает так, что человека, хоть ты тресни, называешь чужим именем или даёшь ему какую-нибудь выдуманную фамилию, а настоящую забываешь. У Славки Данилова из нашего отряда, который в моей голове почему-то сразу превращался в «Огонькова», действительно был первый разряд по настольному теннису, и он всегда называл шарик «мячом». Наверное поэтому, за ним и бегали девчонки из «первого», умиляясь заодно ямочками на его щеках. Я знал, что Бурундук играет уверенно и резко, но техничный Славка вполне может обыграть его, если не побоится гнева деревенского предводителя.
– Давайте, свистните его, чуваки, – кивнул Пушкин в сторону нашей дачки, – скажите, Бурундук на игру вызывает.
– Кому Бурундук, а кому и дядя Миша! – прозвучало уже серьёзно, и мы с Сашкой направились восвояси.
– Тьфу ты, мне же ещё в кладовку надо! – вспомнил по дороге Сашка. – Скажешь ему сам, хорошо?
– Скажу, скажу, – кивнул я без особого удовольствия.
«Нашли себе курьера, могли бы и сами позвать. С другой стороны, им слоняться по лагерю на виду, конечно, нет резона» – оправдывал я своё малодушие, открывая тяжёлую белую дверь в нашу палату.
***
– А вот я тебя сейчас пырну, чтобы ты не выёживался!
Дима Бутазов, очень не любивший, когда его называли альбиносом, стоял метрах в двух от Славки между железными койками, сжимая в руке небольшой перочинный нож. Судя по багровому лицу и мечущим бледные искры глазам, он не шутил.
– Брось, Седой, а то посадят, – хрипловато сказал смуглый и смоляной Андрей Лысенков, блеснув белоснежными зубами. Но от тумбочки с умывальными принадлежностями, о которую он небрежно опирался, не отошёл.
– Отвянь, Лысый! Этот цуцик давно напрашивался, – процедил Дима, мотнув головой, и шагнул к Славке. Тот как будто онемел, кругловатое лицо пошло пятнами, тонкие губы приоткрылись, и теперь он вряд ли показался бы симпатичным даже своим восторженным поклонницам.
Меня хлёстко ударила в грудь волна страха, исходящая от него. От этого удара фигурка в кармане рубашки вздрогнула и впервые крепко прижалась к моему сердцу. Я вовсе не собирался вмешиваться, но мной вдруг овладело такое блаженное состояние, настолько умильным и радостным показалось всё вокруг, что я, не задумываясь о возможных последствиях, оказался рядом с Димой и ласково положил руку ему на плечо.
– Слушай, Димон, я читал, что настоящий кинжал должен входить в тело на шесть дюймов, ну, на пятнадцать сантиметров, то есть. А это у тебя что? Он же до сердца не достанет, просто сломается о грудину. Выкинь ты его к чёрту, стыдно же с таким ходить!
Дима поднял на меня глаза, как будто не понимая смысла моих слов, затем взглянул на свой нож.
– Да точно тебе говорю! К тому же он тупой, вот смотри, – я потянулся к ножику, а мне казалось, что я просто собираюсь выключить торшер, начитавшись перед сном «Белый отряд». Почему-то Дима не отдёрнул покрытую инеем волос руку, и я, мягко взяв его скромное оружие, провёл пальцем по лезвию.
– Ну вот, видишь, им же карандаша не наточишь, – лезвие действительно оказалось туповатым. – Надо хоть напильник у завхоза попросить, если бруска нет. Хочешь, вместе к нему сходим? – Я потихоньку закрыл лезвие и убрал ножик в карман штанов.
Где-то в груди снова громко плюхнуло, по телу побежали круги, и всё сразу вернулось на свои места. Я не понимал, зачем полез не в своё дело, да ещё так нагло. Он ведь меня пырнуть мог, а не Славку. Вот болван, ну и что теперь будет?!
Молчание продолжалось пару секунд, потом Дима снова прожёг Славку гиперболоидным взглядом.
– Я тебя ещё достану, гнида! – Он толкнул дверь ногой и вышел из палаты.
– Ведь он же мог меня зарезать! И я бы тогда умер! Умер бы в тринадцать лет из-за этого ублюдка! – Сидя на чужой кровати и комкая одеяло, Славка то бормотал, то срывался на крик, на глазах у него выступили слёзы.
А я стоял и думал, что уж сейчас-то он точно не пойдёт играть в теннис с деревенскими, и отчаянно пытался сочинить какое-нибудь оправдание перед Бурундуком, но ничего путного в голову не приходило.
Copyright © 2014 Vladimir Minkin. All Rights Reserved.