Это всё тополиный пух. В конце мая на московских улицах начинается. Хорошо, когда ты, сидя за партой, застал на электронных часах верного товарища заветные «четыре палки», говорящие о том, что через четыре минуты раздастся звонок, и ты, наконец, выберешься на школьный двор, перелезешь через посеревший бетонный заборчик на территорию детского сада и там, покуривая подсушенную явскую «Яву», будешь стрелять спичками в пушистые свалявшиеся клубы, безнадёжно пытающиеся разбежаться по углам обшарпанной беседки.
Ну а если ты уже не десятиклассник и даже не студент, а молодой инженер-механик, которому чудом удалось уволиться по собственному желанию с завода «Мосремточстанок» через полгода работы по распределению вместо положенных трёх лет, и к карманам в друзья снова набиваются пушинки, а дома ждёт холодная повестка из Военкомата, третья по счёту – как тут не выпить?
Вообще-то, я с детства знал, что служба – дело серьёзное. В нашей семье было принято вставать под звуки государственного гимна и молчать в минуту молчания, мой отец родился 9 мая 1941-го, словно пророчество нашей победы в самой страшной из войн, а дед, один из основателей физкультурного движения в СССР, руководил тренировками боевых групп лыжников-стрелков. Лет четырёх от роду я уже называл себя «басой садат», а готовясь стать первоклассником, гордо гулял под руку с матушкой в качестве её охранника-офицера, так как она, в свою очередь, готовилась найти в капусте мою младшую сестрёнку. Сменив за свою жизнь четыре школы, я закончил десятилетку № 465, которая занимала первое место в Таганском районе по начальной воинской подготовке, поэтому разбирать АКМ дольше, чем за девять секунд считалось среди юношей нашего девятого класса неестественным.
Похоже, что служба всё время ходила где-то рядом, но не спешила с призывными криками к очередному голопогоннику. После вступительных экзаменов меня приняли в «Керосинку» – Московский Институт Нефтехимической и Газовой Промышленности им. И. М. Губкина, обладавший военной кафедрой. Шёл 1983 год, и вряд ли кто-нибудь из тогдашних студентов мог предположить, что в относительно недалёком будущем наш институт превратится в академию и даже в университет, но всё это будет происходить уже в другой стране. Пока мы учились, наш ВУЗ успели только переименовать из МИНХиГП в МИНГ, как будто это был краснокожий враг Следопыта на тропе войны, а не Московский Институт Нефти и Газа, занимавший, как утверждала неофициальная статистика, третье место в столице по пьянству. Разумеется, и я по мере сил старался продолжать славные традиции своих предшественников, но если бы меня за это отчислили до получения диплома, то в армию я пошёл бы уже не рядовым, а младшим сержантом.
Две золотистые лычки упали мне на погоны совершенно неожиданно в первый же день военных сборов. После четвёртого курса нас отправили в Н-скую часть под городок Починок Смоленской области, но не починять примуса и смолить лодки, а готовиться к сдаче госэкзамена на лейтенанта службы горючего.
Чтобы ускорить алхимическое превращение из студентов в курсанты и вытряхнуть на ближайший месяц философские камушки из гражданской одежды и обуви, нас, сразу же по прибытию в часть, бегом погнали облачиться в положенное обмундирование и выстроили на плацу. Ротный прапор без обиняков предупредил: «Мыцца, брицца и стрицца будете теперь непосредственно!», а затем размеренным шагом прошёлся перед нашим взводом. Он внимательно оглядел скомканные на животах «ХБ», свисающие ниже ватерлинии ремни, робко выглядывающие из сапожных голенищ улитки портянок и нескромно раскрывшие свой зев навстречу тёплому солнышку пилотки, а затем коротко ткнул в четверых из нас, назначая командиров отделений, и случайно попал в меня. Пришлось мне до конца сборов отрабатывать командный голос на своих архаровцах, которых это, конечно, очень забавляло.
Ну а теперь, почти два года спустя, служба подошла совсем близко. Погостив у своих друзей-однокашников, которых призвали сразу после окончания института, я получил представление о буднях и праздниках лейтенантов службы горючего, насмотрелся на тоскующие глаза офицерских жён из военгородков и безрадостные вереницы цистерн с дизтопливом, наслушался рассказов о бескрайних степях Казахстана и о крайних проявлениях Дисциплинарного Устава Вооружённых Сил СССР. Многое я услышал от тех, кому доверял, не услышал лишь одного: «Давай, брат, присоединяйся к нам!» Скорее, даже наоборот. Как же далека стала теперь обязанность служить от почётной! Жаль только, что в военкомате моего мнения на этот счёт никто не спросит… Короче, без водки с «Салютом» в пропорции один к одному тут не обойтись.
***
И вот мы – Андрей, Стас и я – как в старые добрые времена сидим в гостях у Серёги Кудрявцева, запивая неостывшую «Московскую» отдалённым подобием шампанского из широких фужеров, позолота с краёв которых давно стёрлась под нашими совместными усилиями. Все, конечно, знают, что водка не запивается, но, кроме папирос, закусывать нечем, а девушек, чьими волосами так волшебно занюхивается любая огненная вода, с нами сейчас нет.
Чего только не повидала эта комната по Большому Рогожскому переулку! Сколько вечеров-ночей мы тут скоротали, сколько тонн табака пустили по ветру, сколько тёплых лесных избушек можно было бы построить из изливших здесь свою внутреннюю сущность бутылок! Но сегодня на удивление тяжело пьётся, и, вообще, витает что-то такое в пространстве. Винный пух, наверное.
Мы с умилением вспоминаем, как шесть лет назад, во время репетиций нашего концерта на выпускном вечере, здесь, прямо посреди комнаты, стояла Андрюхина ударная установка, на которой он, единственный из нас отучившийся в музыкальной школе, играл так, что малышня, столпившаяся под раскрытым на пятом этаже окном, хлопала ушами и просила ещё. Как в результате акции сбора радиоаппаратуры, объявленной среди сочувствующих, бас-гитару «Musima» подключили через усилитель «Амфитон У-002» к знаменитым колонкам «35 АС-1», которые нам одолжил по доброте душевной Стасик Цыганков, хотя он и понимал, что это затея весьма рискованная. Как мы, узнав до начала торжеств о строгом запрете на любое спиртное, кроме шампанского, догадались накупить плоских бутылок с коньяком и заткнуть их за пояс, чтобы пройти строгий входной контроль под руководством директрисы и военрука… Да, вспоминать можно долго, но ещё один Станислав из нашего класса, который сейчас курит напротив, замечает, что поздновато уже для мемуаров. Что ж, опять мы засиделись, вот и трамваи давно не ходят.
Андрею ближе всех, он в соседнем подъезде живёт, а Стас решает прогуляться перед сном в сторону моего дома к кинотеатру «Победа». Мы с ним постепенно перемещаемся вниз по Абельмановской, проявляя обходительные манеры в отношении фонарных столбов, крышек водосточных люков и других неожиданностей, подстерегающих ночного пешехода на улицах большого города. Навстречу неторопливо проезжает милицейский патруль на УАЗике и, определив намётанным взглядом чёткость нашего курса, сворачивает у ресторана «Закарпатские узоры», именуемого в просторечии «Шайбой». Впереди показалась компания подвыпивших парней. Меня так и тянет перейти на другую сторону улицы, но если сказать об этом Стасу, он ведь подумает, что я испугался? Наше телодвижение продолжается.
– А, это ты, борода, я тебя узнал! – меня хватает за рукав высокий парень. – Это ты снял куртку с моего друга. Ну, щас я тебе дам куртку!
– Ребята, я вас не знаю. Что вам нужно? – Я судорожно пытаюсь понять, придуряется он или говорит серьёзно. Какая на хрен куртка?
– Я за милицией! – кричит Стас. Парень поворачивает голову, давая мне возможность вырвать руку и отступить на шаг назад. Да, вот сейчас, в виде исключения, милиция не помешала бы. Компания стоит полукругом, оставляя путь к бегству открытым, хотя и не в сторону моего дома.
«Беги скорее, они тоже бухие, может и не догонят!» – тормошит меня кто-то изнутри. Я стою. «Ну, давай же беги отсюда, мать твою, сейчас будет поздно!!!» Нет, не могу я. Парень сгребает меня за грудки, рукава у него засучены, крепкие руки ещё белее, чем у меня.
– А ну давай сюда, сука! – он тащит меня в закоулок, чтобы с дороги не было видно его безобразного поведения. Я стараюсь сопротивляться, но получается плохо. Да, ночь перестаёт быть томной.
– Ну всё, падла, peace-death тебе настал!
Я поднимаю наспех сжатые кулаки и понимаю всю безнадёжность своего положения. Тут на ногах-то нетвёрдо стоишь, а их шестеро. Страшно, блин. Вдруг я попадаю в безвоздушное пространство, и невидимая комета так бьёт меня в лицо, что я не замечаю, как оказываюсь на асфальте.
– Коронный удар, Женька! Мочи его, козла! – кричат ребята, начиная долбить меня ногами спереди и сзади. Я инстинктивно подтягиваю колени к животу, закрываю предплечьями лицо и горло и думаю, есть бог или нет? Ещё в студенческие времена я несколько раз говорил перед сном: «Бог, если ты есть, сделай так, чтобы я сдал этот экзамен», – и на следующий день получал в зачётке исчерпывающий ответ на свой вопрос. Но вдруг это было простое совпадение?
– Ладно, хер с ним! – говорит один из парней, стоящий в стороне. – Валим отсюда.
Но ребята разошлись не на шутку. А что если бы они были в кирзовых сапогах? Глаза заволакивает густой красный туман, в котором всё происходящее кажется каким-то чужим, нереальным. Тело превращается в мешок с прогоркшей мукой и перестаёт дёргаться от ударов, но маленький кусочек сознания никак не желает погрузиться во тьму. Может быть, они решат, что я так в защитной позе и отрубился?
– Да хорош уже, пацаны! Здесь менты проезжали! – доносится до меня голос того же парня.
Если бы на Землю пришёл мессия воздать каждому по заслугам, я бы постарался замолвить ему словечко: «Но был один, который не стрелял».
Copyright © 2014 Vladimir Minkin. All Rights Reserved.